Читать книгу Гой онлайн на КулЛиб
Вот и пригодились карты. Не у каждого изгоя есть и третья часть тех карт, которые есть у меня. А без них в Катарсисе не выжить. Многие бы отдали накопленное за эти карты. Ценность карт в Катарсисе не измеряется деньгами. Их продать может лишь дурак, которому они достались даром. Карты либо передаются, либо меняются на такую же ценность, соизмеримую. И никто не носит карты при себе, находясь в безопасном уголке, вдали от дорог. Их прячут по всей территории, зачастую в труднодоступных местах. Я спрятал свои карты вблизи града Покоя.
Думал, больше никогда не воспользуюсь ими. В самом граде Покоя делать хранилище – все равно что крикнуть на всю округу: карты здесь, берите, мне не жалко. Там каждый метр исследователи исследовали, исследуют и исследовать будут. Работа у них такая. Изо дня в день. Карты свои я закопал в землю метрах в двухстах от града, место то пометил камнями. Здесь на территории ни арагоры, ни бхуты, ни любые другие отпрыски Катарсиса, позубастее ванаков, не водятся, но оружие всегда под рукой быть должно. В Катарсисе изгои, как говорил покойный Питон, опаснее любой нечисти, имеющей нечеловеческий облик. При мне был кинжал, который подарил мне Питон незадолго до смерти, когда мы шли с ним через станицу Покинутых полтора года назад. Редчайший кинжал – ни у одного изгоя такого нет, кинжал бедуинов, который он однажды приобрел на аукционе в станице Покинутых. Не раз выручал меня он. Острый, кости резать можно.
– Здорово, Мирон.
В лачуге Мирона, как всегда, было пыльно, стоял тяжелый запах химикатов собственного производства. Мирон редко проветривал, так как со временем переставал его ощущать. Темно, как в норе у землекопа, не просто так ему и дали имя – Землекоп; не любил он света дневного и старался держаться от него подальше, плодом вечности не выманишь на улицу. Тусклый свет лампы еле-еле освещал помещение, а вернее, только письменный стол, на котором лежали папка и ручка, и лицо человека, сидящего за столом. Мирон занимал большой старый двухэтажный дом у окраины града, а пользовался только несколькими комнатами на первом этаже. За многие годы этот дом уже стал родным для меня, как и сам хозяин. На душе стало радостно, когда я увидел лицо барышника. Так же радостно было, когда я полз по холодной, сырой земле, камни впивались в локти, в колени, а нутро мое пело от счастия, отрадно было ему, что дома я, наконец. Полз, как гусеница, возле убежища хранителей еще час назад. Внутри бурлило, пылало, трещало: «Живой, я снова живой».