– Не сон? – тупо повторила я, глядя на старика теряющими картинку глазами, и уже без сопротивления, даже, можно сказать, с облегчением падая в бессознательное.

Очнулась утром, о чём сообщил льющийся из окна солнечный свет, ощутимый даже через закрытые веки. Поднимать их совершенно не хотелось. Во-первых, всё тело казалось неимоверно тяжёлым, и даже ресницы, по определению должные быть лёгкими, как пушинки, пудовым весом отягощали глаза. Во-вторых – страшно.

Всё произошедшее ночью помнилось явственно, до последней мелочи. Прислушалась к ощущениям в руке – не так остро, но, замотанные какой-то тряпкой, пальцы ныли. Пришлось признать, что и не открывая глаз можно сделать вывод – я именно там, где боялась проснуться.

Из помещения исчез сладковатый запах дурман-травы, вместе с ним меня покинула эйфория и обезболивание, которое, по всей видимости, она давала. По крайней мере ночью не было такого поганого ощущения в желудке, будто его намедни настойчиво выворачивали на изнанку. И вообще, жизнь казалась радужной и понятной. А теперь?

Теперь выходит, что… Мамочки, у меня рот не выговаривал то единственное, что просилось на язык. (Ну кроме версии со враз охватившей разум бесноватостью, во что тоже верить не очень-то хотелось.) Так. Давайте вспоминать, что восстанавливается из нормальной действительной реальности. Путёвка, автобус, вот я пишу наброски, уснула… Что ещё? Удар! Удар чудовищной силы, и… дух вон.

– После такого не выживают. – чувствуя, как наворачиваются слёзы, как по виску бежит горячий ручеёк, честно констатировала я, отключая мысли и позволяя мозгу хотя бы ненадолго погрузиться в невесомость.