Читайте новые
книги

Читать книгу Автор и герой в лабиринте идей онлайн на КулЛиб

Знание, которым делится Геронтион, не является подлинным проникновением в суть вещей. Последнее обязательно сопряжено с постижением абсолютных ценностей. Геронтиону оно недоступно, ибо он дистанцирован от Бога. Его вера осквернена. Он воспринимает знамения как чудеса. Слово, Логос остается для него покрытым мраком. А Христос предстает в его сознании не как спаситель, а как блейковский мстительный тигр, пожирающий вероотступников, к которым Геронтион причисляет и себя самого (строки 18–21):

  • Знаменья кажутся чудом. «Учитель! Хотелось бы нам…»
  • Слово в слове, бессильном промолвить слово,
  • Повитое мраком. С юностью года
  • Пришел к нам Христос-тигр[49].

Геронтион руководствуется отчужденным от веры рассудком, не собирающим мир в единое целое и не открывающим в нем смысл. В результате подобной аналитической работы попытка описать материальную реальность превращается в репрезентацию разрозненных сингулярных форм, невозводимых к идее (строка 12):

  • Камни, мох, лебеда, обрезки железа, навоз[50].

В свою очередь, обсуждение событий человеческой жизни оборачивается перечислением внешне бессмысленных поступков и случайных жестов (строки 13–14, 23–25, 28–29):

  • Готовит мне женщина, чай кипятит,
  • Чихает по вечерам, ковыряясь в брюзжащей
  •                                               раковине;
  • Мистер Сильверо с ласковыми руками
  • Всю ночь проходил за стеной…
  •           …фрейлен фон Кульп
  • Через плечо поглядела от двери[51].

Жалуясь, проповедуя, исповедуясь, изобличая рассудок, Геронтион лишь множит ложь. Отрицая рациональное познание как никуда не ведущее, он парадоксальным образом одновременно его утверждает. Сознание Геронтиона движется по пути умножения новых означающих, превращения прежних означающих в означаемые. Рациональное знание о жизни, понимает Геронтион, не помогает. Не помогает и знание о том, что знание не помогает. Равно как и знание об этом знании. Геронтион не ищет выхода за пределами рассудка и оказывается заложником дурной бесконечности рефлексий. Лишь это поддерживает в нем остатки земной жизни (строки 62–66):